Не стой на пути ни враг, ни приятель. И если перед Ним сейчас возникнут свитые в стены опоры, дыханьем одним, что от ярости наполнено огненной силой, Он разобьет. Все тело одной только жажде отмщения подчинено. Даже воздух пугливо расходится перед Ним, боясь коснуться пламенеющей кожи. Взгляд, как лезвие проходится по стенам, заставляя молчать все звуки. Только шаги величественным эхом разносятся по пустым коридорам, дабы оповестить всех, кто в бреду ли, по нелепой глупости обстоятельств вдруг очутился в этот момент рядом. Герцог не идет, он сеет пепел на своем пути, угнетает каменный пол под сапогами, кроша в пыль все, к чему касается...
В мыслях разлад. Отброшено все в разные сторон, и красный царь в безумной маске взошел на трон и командует в голове. Лишь одно стремление - сломать, разодрать и успокоить себя алым цветом, что будет струиться из ран на руки. Почувствовать тепло умирающей плоти и холод опадающих черных крыльев.
Не столько "Как посмел?!", сколько "Почему скрыл?!"...
Нашептали. Слова,когтями впивались в память, вливались, как яд в стаканы. Предатель... Только не от него ожидал столь подлого удара в спину...
Дверь слетает с петель и с грохотом опускается на пол, разлетаясь на щепки. Дайте в руки мрамор, чтобы в крошку его обратить лишь силой мысли.
Здесь. Не убежал. Не отвернулся. Наглец...
Искры из глаз не удержать, цепляющую пращею темную ауру не скрыть... От чего же так больно?

Дыхание, как бег коня. Глаза, как огненные стрелы. Липкая черная ненависть струится сквозь мысли, обволакивая каждую букву в звучном слове "Предатель".  Врываться в личные покои недопустимо. И пусть перед Герцогом открыты все двери, он все же берег неприкосновенность спален каждого из своих приближенных. Но тут все буквально взрывалось внутри, и не до какого этикета не было смысла.
Недоверие - суть взаимоотношений власти. Быть всегда на чеку, готовым к нападению, подозревать каждого - таков закон того, кто стоит у престола. Однажды оступившийся в этих постулатах будет наказан собственной горечью разочарования.
Астеральт точит себя злостью на свою же персону. За то, что позволил себе слабость поверить в нерушимость преданности этого молодого демона. Ха! Верность и Чернокрылые - два понятия, не просто не сопоставимые, а даже  не подозревающие о существовании друг друга.
И эти черные глаза до наглости безмятежно изучающие рвущиеся на них вулканное безумие, лишь подтверждение тому, насколько безукоризненно двуликим может быть Мельхом. Да, он хорош во многом. Теперь к его достоинствам можно приплюсовать выдающийся талант изворачиваться и лгать прямо в лицо, сохраняя при этом видимость прежнего спокойствия и покорности.
Пригрел на груди змею...
Отдать на растерзание обезумевшим оборотням, что запутались в изменениях и доживают жизнь в обличьи зверя, не зная света в подземельях?
Даже перо не дрогнет. Его проклятые крылья! Онемели бы они, когда заберется он к облакам! Чтобы рухнуло это грешное тело на самое дно ущелья, где ни один соплеменник не найдет и останков его. Нет. Слишком легкая смерть для того, кто осмелился служить противникам, донося как последний раб, опустившийся до подсматривания в щели.
Воображение разыгралось, и Астеральт уже явственно представлял себе картины, как Мельхом входит в чужой кабинет, кладет на стол бумаги, на которых его безупречным по красоте и правильности почерком расписаны все тайные планы, выложены все ходы. Герцог сам видел эти рукописи несколько минут назад. Он впивался взглядом в ровные строчки, узнавая каждый символ, выведенный этой рукой, но верить не хотел, что Посланник способен на подобное.
Вопросы сбрасывались, наростая снежным комом, цепляясь один за другой. Ради чего все это? Изъесть яблоко изнутри, чтобы оно, пораженное гнилью, упало с ветки? Что пообещал этот подлый преступник, который уже лежит в лужи собственной дрянной крови на том конце замка, юному Чернокрылому? Что еще предоставил ему Мельхом? Себя? Следующая серия кадров, где гибкое тело с бронзовой кожей изгибается в чужих руках, открывается полностью, щеголяя своей порочной сущностью... Распускаются крылья, как предрассветное чудо черного лотоса...Данное видение кислотой ударяет по груди, прожигая, оставляет дыры.
Герцог бушует, отдаваясь штормам негодования, а Посланник, наподобие статуи, спокоен и бесстрастен. Это заставляло мелких бесов внутри хороводить с новой силой.
Звонкая и без сомнения болезненная пощечина намеревалась смазать с красивого лица эту маску.
Воздух загустел и, словно по памяти начал вырисовывать формы и цвета - в руках появилась небольшая стопка бумаг. Тех самых.
- Быть шлюхой это по тебе. Я зря поверил твоим клятвам.
Следующая секунда и листы полетели в лицо Посланнику. Ему не подобрать своего достоинства, пусть попробует творения своих рук взять.

Кто дал Вам это?
О мертвых Астеральт не говорил. К чему сотрясать пространство именем разлагающейся плоти? Ничтожный дух предателя не имеет силы, чтобы призывать его, вкладывая в воздух звуки. В горле переливчатой горечью растекался вкус крови того мерзавца, что посмел показать Герцогу бумаги и улыбаться при этом.
Демон ловил взглядом каждое плавное движение посланника.
Он так спокоен... Даже не пытается оправдаться. Со всем согласен?
Столько лет они вместе едва не касаясь плечами, Астеральт видел множество проявлений хладнокровия Мельхома. У каждого его состояния вереница оттенков. Посланник не просто спокоен или бесстрастен. Это как  картины цветов. Здесь все зависит от нюансов и от мастерства не только того, кто изображает, но и того, кто видит творение. Малейшие движение мускулов на лице, изменение глубины цвета глаз, подрагивание губ - всё это меняя комбинации выдает причудливые образы, по которым можно читать чужие ощущения. Вот и Мельхом всегда спокоен по-разному: встревоженно, настойчиво, тихо, агрессивно, уверено, с улыбкой....
Если бы Астеральт был сейчас более разумен и не топился бы в собственных страстях, то обязательно бы разглядел в Чернокрылом напряжение. Вместо этого он мнил себе страх, исходящий от юного демона. Прежде, чем явиться сюда, Астеральт успел отведать нескольких неудачливых своих подчиненных, которые повстречались на пути. И в их глазах в последнюю минуту карапкалось желание сбежать, спрятаться от зверя.Но Первый Герцог не раздает пощады. Теперь же их предсмертные стоны въелись, как навязчивый запах ужаса и безысходности, диктовали атмосферу вокруг.
Мельхом смотрел на бумаги и Астеральт чувствовал где-то глубоко, под накрывающим цунами грохочущих фурий, что что-то не так....
Остановись. Неслышно рокотало внутри, но глух был Астеральт к голосу разума. Он кипел, варился в своих яростях, становясь жеще с каждой секундой. Удерживать это было уже невозможно. Как табун черногривых скакунов из сильного тела рвались стремительные разрушительные потоки в дном только направлении: уничтожить.
Он не поворачивается спиной. Ждет удара? Приписывает подлость мне?!
Мысли, подобные заведенной пружине, которая уже не остановится, пока не раскрутится со свистом из своего витка, лишь нагнетали все то, что уже жгло. Казалось, что Мельхом ко всему прочему хочет и оскорбить своего господина, обвинив его в не способности напрямую доказать свою правоту.
Глаза разразились молнией, так что теперь они целиком представляли алое марево с черными мутными прожилками, как будто плохо размешенные две краски слитые в один сосуд.
- Изменник...
И это был предел и без того малочисленному терпению демона. Он одной рукой схватил Мельхома за плечо и встряхнул, как тряпичную куклу. Когти вонзились в кожу, радуясь теплоте, которая встретила их внутри тела. Он сам растерзает его! Не оставит ни одного пера, причинит ту же боль, что испытал, когда услышал о предательстве. Чернокрылый был слишком близок к Герцогу, оттого раны, что он исподтишка нанес своему хозяину, были глубоки и болезненны.
Черные крылья... Эти опахала греха, подчиняющие ветер себе... Пальцы торопливо перебираются с плеча на спину, как лапки паука перебирая под собой лоснящуюся кожу Мельхова. У основания крыла сильная хватка до того, что в ладони хрустят ломающиеся перья и кости. На секунду Астеральт замирает, но лишь для того, чтобы услышать крик из горла Посланника, когда демон выдирает из тела черное крыло.

О пальцы ласкался серый пепел, что пару секунд назад был смесью черных перьев и алой крови. Яркий триумф  от осознания, что он наказал обидчика, заставил его страдать, пробежался победоносным кличем по всем внутренностям. Состояние близкое к экстазу, когда сам себе кажешься настолько превосходным, что не можешь удержаться от странных рычаще-стонущих звуков, выплескивающихся из горла.
Если не мне в руках держать черные перья, путь их не будет вовсе!
Опьянение своей безнаказанностью и всемогуществом шуршит  в висках, постепенно угасая. В руке не осталось ничего. Великолепное крыло, которое так хотелось оставить в виде трофея и любоваться на него, растворилось, перемешиваясь с воздухом и ускользая, как непослушный песок сквозь пальцы.
Астеральт смотрел на свою руку, перепачканную в крови Мельхома, на тело Посланника, что лежало у ног. Вся негативная сила, сдавливающая изнутри, покинула тело и теперь разум мог спокойно рассказать об обстоятельствах произошедшего. Мгновенно сплелись сети из целей, мотивов  и возможных вариантов окончания этой истории. На каждом повороте Герцог натыкался на собственную слепость. Демон прикрыл глаза и чуть слышно простонал. Ошибся. Так жестоко и очевидно. Бумаги... От них веяло чужими руками, хотя и почерк так похож.
В одно сжались все сомнения, очередной приступ злости на то, что никто не смог остановить Герцога - а возможно ли это было? - страх за Мельхома, осознание неверности своих поступков. Это обратилось в ком и осело в груди, толкая сердце. Трудно дышать...
Астеральт присел рядом с Мельхомом, едва касаясь его спины, превратившейся в кровавое полотно. Как можно было сломать прекраснейшие крылья, коими он столь восхищался?! Они бесподобны в любом своем качестве. Не даром притягивался взгляд всякий раз, когда Посланник позволял себе вольность распускать их в присутствии Герцога. Сам же он редко просил показать их, зная ту странную магическую власть, которой окутывал вид пернатых посланцев свободы Астеральта.
Держать в руке это произведение искусства природы выше любого телесного наслаждения. Когда оно вдруг исчезло, на смену пришло недовольство и испуг: я сделал что-то неверное? Минутная слабость: я недостоин такой красоты - как инородная мысль в голове. Демон ее даже не осознал, так стремительна была она и боязлива. Следом пришла очередная волна злости, как естественная реакция на все.
Мельхом бездвижен, и приходится прислушиваться к его тихому, почти не существующему дыханию. Откуда-то из глубины, заваленный камнями сомнений и предрассудков, всплыл Страх. Страх окончательной потери. Осознание того, что у всего есть предел и над этим Астеральт не властен, кем бы он не был. Если Посланник умрет сейчас, ничего не сможет поделать Герцог, никак не уймет своего горя и понимания, что именно он тому виной. Горькое сожаление о том, что время не подчиняется сильной и могущественной руке демона. Чувство беспомощности, ранящее как сотни кинжалов впивалось в душу, если есть таковая у демонов....
Астеральт взвыл, как зверь, лишившийся своего выводка...

Три дня тишины в покоях Герцога. Слуги тенями ходят мимо, боясь приближаться и лишний раз показывать свое присутствие. Астеральт спокоен. Полное успокоение. Как ни странно. Мельхом все эти дни и ночи провел в постели Первого герцога. Неудобства, которое это причиняло с лихвой окупалось чувством постоянного контроля над ситуацией. Астеральт видел, как медики колдовали над телом юного демона, как по распоряжению Первого Герцога уложили его в кровать и исчезли долой, не раздражая собой. Астеральт находился рядом. Он уже  ни о чем не жалел, не думал, а лишь выжидал. Посланник должен очнуться, они должны все обсудить. И крылья.... Их нужно восстановить, во что бы то ни стало. Ситуация воспринималась, как данность, неизбежность. Будто все что произошло, должно было быть именно так.
Тяжелее всего было с приходом ночей. Второе крыло немым упреком возвышалось на кровати из-под простыней, иногда вздрагивая и заставляя Герцога пристально вглядываться в тень, ожидая звуков и движений. Но Мельхом словно забылся крепким сном и не спешил возвращаться на службу. Но он скоро очнется и что тогда?  Губы Астеральта чуть касаются черного пера. Холодно, но все еще живо. О прощении думать не приходилось, но не Герцог не хотел недовольства со стороны Посланника. Скажи Мельхом хоть слово упрека в сторону Астеральта и тот снова вспыхнул бы гневом, круша на своем пути.
Спаси молчанием...
А впрочем, немой упрек гораздо сильнее ранит, нежели острое слово.

Он долго ждал. И был вознагражден за это. Иногда Астеральту приходилось чем-то жертвовать, чтобы получить желаемое. Обычный закон жизни, которому подчиняются даже властьдержащие. Отдать на несколько дней покой, лишить себя сна - взамен получить картину, где вздымающийся медленно из-под простыней, как призрак в тумане, Мельхом, садится и смотрит на своего господина. Взгляд измучен. Болью? Непониманием? Страхом? всё сразу...
Герцог не отводит глаз, а смотрит на своего Посланника прямо, выжидающе. НЕ тени извинения, не по статусу и не по взметнувшейся до предела гордости просить прощения даже за собственные проступки. Непоколебимость правоты то, на чем зиждится уверенность. 
И лишь приглядевшись, если хорошо знать взор Астеральта, можно заметить печаль, которая плещется на самом дне, становясь горьким осадком в каждой мысли.
Герцог почти не разговаривал ни с кем в эти дни. Он молча заходил в залы, окидывал взглядом окружающих, выхватывал кого-то из толпы придворных, вгрызаясь в его глотку угрожающим укусом. Кровь потеряла свой вкус... Даже положив на свой иллюзорный жертвенник всех предателей, что выявились в столь краткий срок, Демон не получил ни капли удовольствия в этом море крови. Словно кто-то или что-то вырвало из его сердца вкусовые рецепторы. Потеря. Очередная потеря... Так он думал, подходя каждый раз к несчастному телу Мельхома.
Неужели грусть будет моей спутницей? Неужели каждый, кто сколько-то дорог мне, будет страдать и покидать меня, оставляя в одиночестве?...
Стоны, которые издал поднимающийся Посланник, казались колокольным звоном. Он оповещал о том, что закончен покой. Но Герцог был готов к этому. Он ждал и почти молился этому моменту.
Мельхом...
На кончиках мыслей вертелось "прости", но в самостоятельную фразу оно так и не оформилось. Внутренние установки не позволяли столь простому понятию, как признание вины, подняться и встать перед Герцогом, укоризненно кивая.
- Очнулся?
Как можно более холодно, чтобы не выдать хлесткие ноты сожаления, сочившиеся из не заживших еще ран.

Мой господин. Какой... сегодня день?
- Вы спали три дня.
Ведь это ты хотел услышать?
Астеральт неторопливо встал со своего кресла, где все это время находился, наблюдая за Посланником. Движения осторонные, словно Герцог боится спугнуть слабого Мельхома. Пусть то безпамятство, в которое погрузился юный демон, называется сном. Хотя Астеральт прекрасно понимал, что та пропость, в кою окунулся Посланник, и отдаленно не похоже на сон. Он только больше ослаб, а не набрался сил. Что ж, теперь нужно будет потратить много энергии и мудрости, чтобы восстановить все, что потерял молодой Чернокрылый.
Бумаги...
Астеральт усмехнулся. Даже сейчас, находясь на пороге фактического исчезновения, Мельхом не прекращает думать о своей репутации, о работе. Не ошибся, значит, Первый Герцог, принимая на службу того мальчика с серьезным черными глазами и соблазнительными черными крыльями. А ведь думал тогда, что он будет лишь забавной игрушкой, чуть интересным представителем своего клана. И как жестоко ошибся... Демон прикрыл глаза на мгновение, прогоняя из себя ненужные эмоции, похожие на сожаления.
- Их нет. Это был подлог. Я знаю, что Вы не виновны.
И снова так и просилась та фраза, которую так часто говорят люди друг другу. Нет. Прощения Первый Герцог просить не станет. Никогда и не перед кем. Просить чего-то от другого - равносильно унижению. Он либо получит это без преград, либо заберет силой.
Он приблизился к молодому Чернокрылому демону, который теперь напоминал калеку, лишенный самого яркого своего атрибута. От Мельхома веяло слабостью, беззащитностью. Обычно подобное вызывало отвращение, желание добить. Раненый зверь не нужен и не способен ни на что. Отсутствие силы - прямое указание на то, что он больше не пригодится. Задушить, чтобы не корчился в бесполетных муках этот демоненок... Астеральт протянул руку и этого как раз хватало, чтобы схватить Мальхома за горло и окончить его века в этом мире.
Но вместо этого Астеральт легко коснулся лба Посланника, отодвигая темные волосы и одновременно проверяя нет ли жара. Чуть толкнуть, побуждая лечь обратно. Пусть придет в себя, там решим, что делать. Второй рукой он придерживал за плечо Мельхома, чтобы тот не рухнул на подушки.
Астеральт коснулся спины Посланника, словно извиняясь перед темной коже за причиненную боль. Сдержать стон и ни чем не выдать себя.
- К вечеру прибудет целитель. Он много лет лечил Чернокрылых. Молва несет, что он способен творить чудеса.
Хорошо, что никого больше нет в комнате. Никто не посмеет шептать по углам о заботливости Первого Герцога.

Мельхом напряжен, молчит, весь сжавшись, как высушенный мох, почти дрожит. Так бессилен? Астеральт отводит в неприязни взор: он не любит слабых, не терпит их в принципе. И тут, глядя на это тело, с почти неощутимыми потоками энергии вокруг, приходится напоминать себе, что это Мельхом, и что именно ты сам сделал его таким. Но как сладок был момент! Разорванная плоть, струи крови, крошащиеся перья... Такое даже искусный творец не в каждый свой лучший день создаст, а Первому Герцогу удалось одним сильным движением руки. Он никогда не сможет забыть этого чувства восхищения, которое заставляет содрогаться в экстазе, стоит только дать себе волю и сломать чьи-то кости, порвать вены. Во рту ощутилась жажда, тоскующе постанывающая о крови. Астеральт облизнул губы и отошел в сторону, оглядываясь через плечо.
Письмо? Он себя-то держит еле-еле... Но этот жест спас Мельхома. Он сам, наверняка, не осознал, что подобно нелепой просьбой показал господину, что его рано заносить в списки почивших бесславно.
Астеральт верил и уважал только силу. Силу тела, силу духа, силу ума. Всё остальное он автоматически относил к разряду слабостей, а значит подлежащее уничтожению. Только действенное стремление, сбивающее со своего пути все, обходящее или проламлывающее преграды, может быть достойно внимание, имеет право жить.
Да, в настоящий момент Посланник слаб, но он силен. В нем не потухает огонь, зовущий его дальше. Это принесло облегчение: Мельхом восстановится и будет вновь полезен, будет нужен. Лишь щедрое время вольно над ними.
Астеральт достал из секретера несколько листов - бумага для личной переписки Герцога. Немногим удавалось держать её в руках. Она особая, пропитанная слюной и кровью нескольких видов птиц, что придает ей свойства хамелеона. Написать и прочесть послания на ней способны лишь те, кому Астеральт лично даст на то благословение. Палец коснулся губ, перенимая с них заклинание и отдавая затем его пергаментному полотну. Герцог протянул листы Мельхому, указывая попутно на стоящий на тумбе возле кровати письменный прибор.
- Не тратьте много сил на бестолковую писанину. К делам вернетесь позже.
Астеральт вышел из комнаты.

Целитель прибыл с опозданием на час. А терпение Астеральта закончилось еще задолго до момента встречи.
Лекарь был много старше Первого Герцога, о чем свидетельствовала и благородная седина в волосах, и покорный, но с достоинством взгляд, переполненный вековой мудростью.
Врачеватель подступил к Мельхому, которого Герцог все еще не выпускал из кровати, и попросил посторонних удалиться. Слуги бесшумно скрылись за дверьми. Долгий взгляд на Астеральта не принес желаемого результата - Герцог помещения не покинул. Он лично хотел увидеть осмотр и всё то, что будет сопровождать его.
- Приступайте.

Кивнул в знак уважения и благодарности. Придется доверить Мельхома этому лекарю, ведь сам Астеральт не имел никакого медицинского мастерства. Да и ломать у него всегда получалось лучше, не важно демоны это были или города.
Год. Небольшой срок, но и за этот период может многое перемениться. Справится ли Посланник со своими обязанностями?
Как ребенок, сам сломавший свою игрушку, а теперь думающий о замене...
Астеральт быстро прокручивал в голове все то, что высказал старый целитель. Нужно много свежей крови. Не проблема. Другое дело, будет ли Мельхом пить ее, ведь довольно долго он обходился лишь энергетической пищей. Перестройка столь слабого организма может только ухудшить положение. Да, сейчас он отдаст распоряжение, чтобы несколько пленных из темниц были приготовлены к к трапезе Герцога, и этот ужин он разделит со своим помощником.
Никаких перегрузок. Никакого стресса. И никакой физической близости
А вот это было проблемой. Основной. Теперь Мельхом будет словно фарфоровая кукла, которую нужно оберегать от каждого прикосновения. Чувства начали бурлить, и трудно было вычленить среди них что-то определенное. Гнев, что основной краской проходит через все существо демона, негодование от того, что ничего изменить лично Астеральт не в силах. Эту войну он не выиграет ни у времени, ни у обстоятельств. В конце концов, лишь он сам и виноват во всем случившемся, и только ему и нести наказание. Но это будет тайной. Никто не должен понять, почувствовать или прочитать в сокровенных мыслях Первого Герцога, что он терзает себя какими-то сомнениями или угрызениями совести. С подобным театром Астеральт справится превосходно. Не в первый раз ему придется подложными эмоциями выставляться, дабы сокрыть истинное внутри.
Астеральт дождался, когда хлопнет дверь, провожая Ансельма.
- Вы можете встать?
Почти трудно говорить не приказами, а вопросами, содержащими в себе повышенную учтивость и даже заботу. Но надо придумать для себя ловушку. Например, что это очередная стена, которую нужно взять приступом. Ведь Первый Герцог Империи стремится быть превосходным во всем. Что ж, теперь он будет тренироваться и в этом умении.

Первый Герцог отступил на шаг назад, как от прокаженного, еле сдерживаясь, чтобы не оттолкнуть Мельхома. То, как он вставал, силясь, страдая, но продолжая движение, родило страшное чувство жалости. Причем это было не желание унизить окончательно, а стремление бросится на помощь, поддержать. Вот где опасность этой болезни! Глаза раскрылись чуть больше и на секунду черный зрачок взорвался, перекрывая алый цвет. Тело посланника нагое, изломанное сейчас и оттого кажущееся хрупким, изо всех сил демонстрировало свою состоятельность. А сил было много.
Ты хочешь жить. Ты хочешь жить как прежде.
Да, Мельхом всегда молчал, не улыбался и глядел спокойно, и лишь на пару секунд задерживая закрытыми веки, когда гнев господина был особенно силен. Но в этот раз не удалось спастись. Им обоим. Настойчивая в своей очевидности мысль "сам виноват" неугомонно скоблила мозг.
Молчаливый Посланник. Необходимо просто было сейчас услышать его спокойный голос, мерно вещающий о порядке в причинах и следствиях. Но тот крик, которым окропило стены четыре дня назад, так и стоял в ушах Астеральта, как последнее, что произнес Мельхом. Теперь пустота и сломанные крылья. Печально. Незабываемо. Боль, но не сладкая, не чужая...
Астеральт шагнул к кровати и сдернул с нее черную шелковую простынь, набрасывая ее на молодого демона.
У меня нет крыльев, но я тоже тебя укрою.
Герцог стоял позади Мельхома. Ладони легли на плечи. Демон наклонился совсем близко к Чернокрылому, шепча ему в ухо, какбудто опасаясь, что услышит кто-то посторонний.
- Я все понял. Не бойтесь.
Фраза, как китайская шкатулка. В ней спрятано намного больше, чем кажется на первый взгляд. Это и признание, и покаяние, и обещание, и дар надежды, и мольба о прощении. Мельхом умный. Он  не посмеет унизить Герцога непониманием.

Дрожь. Непослушная, пугливая, холодным ветром бьющая по чужому телу. Астеральт чувствует, как из Мельхома словно выбивает дух. Посланник предает, теряя опору под ногами, мягко, будто сберегает себя от больного падения. Герцог подхватывает юного демона, не давая тому окончательно соприкоснуться с полом. Хорошая реакция, доведенная до автоматизма: хватать то, что ускользает из рук.
Зря Чернокрылый доверился своей самонадеянности и встал с кровати. Пришлось нести свою драгоценную ношу обратно. От злости хотелось рычать. Зубы скрипели друг о друга, и это единственное, что позволил себе Астеральт. Он молча вернул Мельхома снова в постель, смахивая с его лба черную прядь голос. У Посланника жар.
Целитель говорил, что для того, чтобы поправить состояние Чернокрылого, нужна кровь. Когда в последний раз Астеральту доводилось видеть на губах своего Посланника капли чужой крови? Сможет ли он вновь почувствовать этот вкус таким, каков он есть в самом горячем своем распускающемся цветком наслаждении?
В покои привели пленного демона. Астеральт с разочарованием осмотрел того, кто должен будет дать Мельхому сил своей кровью. Не родовит, не так знатен, как хотелось бы, и это лучшее, что смогли найти? Конечно же, пленных не держат в тюрьмах. Их достаточно быстро пускают в расход, отдавая на забаву и пищу двору. Этот еще полон здоровья, что уже давало надежду на то, что он может быть полезен.
Герцог провел черным когтем, рассекая кожу на шее жертвы. Капля крови отправилась в рот демона, где он как бусину перекатил ее по языку, пробуя вкус. Обернулся на Мельхома. Кровь нельзя надолго выпускать из вены. Отрывая, она теряет весь вкус и аромат, превращаясь в реку мертвых клеток, забирающих с собой цвет алого. Придется Посланнику пить прямо из этого еще дышашего сосуда.
Он кинул пленного, как легкий мешок с бисером, к кровати. Следующее движение, более бережное - потянуть Мельхома, усаживая того в кровати.
- Вы должны набраться сил. Здесь то, что необходимо.
Палец прочертил дорожку по свежей ране на шее у "ужина" , подцепил несколько капель крови, и прошелся по губам Чернокрылого, давая вкус.

Звук голоса, такого знакомого и, кажется, не слышанного целую вечность, разбивается о слух больно-сладко. Быть в тишине собственных размышлений, полагаясь лишь на взгляды и жесты, додумывать чужие слова собственными выводами, выуживать реакцию из невербального - довольно утомительно. И про себя Астеральт вздыхает с облегчением, обещая себе не перекрывать воспоминаниями о крике всё сказанное Посланником. Но тот вопль растекался по нутру теплой колкой серенадой, доводя до абсурдной радости. Это было так чудесно, что хотелось даже потрогать тот звук...
Почему в руке не осталось черного пера?
Вдруг посетила такая странная мысль, как зов в прошлое. Кровь и перья, как красное вино и уголь смешивались перед внутренним взором... Если выключить цвет, то всё сливается в сплошное черное, ядовитое. Тьма вселилием поглощает собой свет, доказывая свое превосходство, а затем ускользает томным дымом прочь. Но Первый Герцог хотел трофей! А теперь всё, что ему досталось в награду, - полунемощный посланник и горечь на кончиках пальцев от невозможности получить желаемое.
Есть еще второе крыло.
Холодный и настойчивый разум твердил своё. Но демон не слушал его, собирая всю окружающую информацию в один тугой комок и концентрируясь на важном.
Вы позволите мне перебраться в свою комнату?
Отпустить значит, лишиться контроля. А возможность видеть всё своими глазами - единственное, что давало хоть какой-то уверенный покой. Нет, отпускать нельзя. Как нельзя сказать Мельхому, что он слишком слаб и беззащитен, чтобы разгуливать по замку самостоятельно. Тот, кто подстроил весь этот спектакль, явно не будет удовлетворен настоящим исходом и предпримет новые попытки для устранения Посланника. Мельхом довольно приближен к Герцогу. После случившегося будет слишком очевидно, что Астеральт ценит жизнь и здоровье Чернокрылого довольно высоко. Хотя и не прощает предательства... Привязанность на уровне тончайших связей очень большая ошибка. Но она уже совершена. Астеральт знал, но не желал признавать, что к списку его немногочисленных и тщательно скрываемых слабостей добавлена еще одна - с черными крыльями и спокойными глазами.
- У Вас нет достаточной физической силы для ухода отсюда. Скажите, какой магией Вы можете пользоваться сейчас?
Первый Герцог не особо жаловал этот клан Чернокрылых. Он смотрел на них плоским и крайне предвзятым взглядом. Ещё в детстве, когда юному Астеральту доводилось видеть празднования в торжественном зале дворца, он не спускал взора с красивых демонческих существ с антрацитовыми крыльями за спиной. Ему они казались священными птицами. Ведь те, у кого есть такие чудесные крылья, должны быть идеальны. А после, в отдельных залах, да и в личных покоях знати, эти неповторимые создания вели себя слишком развратно и непристойно, марая собственный образ, как пачкали их тела чужие руки. Эталон разбивался на части с треском.
Но как старая штукатурка осыпается со стен древних храмов, и этот образ дал трещину, когда появился Мельхом. Будущий глава клана, он обладал тем самым стержнем, которого, как считал Астеральт, не существовало у Чернокрылых. С этого момента по крошке опадали многие стереотипы, многие принципы.  Астеральт лишал себя возможности осмотреться, чтобы не обнаружить, что вокруг него мысленные руины, надломленные крылья...